Некоторые взрослые заводили с нами беседу, но без всякого интереса, просто из вежливости. Затем их президент произнёс речь про Моут-хаус, из которой мы ничего не поняли. Выступали с речами и прочие «антикварности», но и эти потоки слов излились за пределы нашего разумения, если не считать благодарностей за «щедрое гостеприимство», которые нас только смущали.

Затем Дора, Элис, Дейзи и миссис Петтигрю принялись разливать чай, а мы раздавали гостям чашки и тарелки.

Дядя Альберта завёл меня за куст, чтобы я посмотрел, как он вырывает остатки своих волос, обнаружив, что к нам пожаловали сто двадцать три «антикварности». («Это всё чай – он всегда их привлекает в неисчислимом количестве», – позже услышал я объяснение президента.)

И вот наступило время для римских развалин. Надев головные уборы (опять же как для пикника в воскресной школе), мы примкнули к процессии воодушевлённых «антикварностей», и наши сердца учащённо забились.

Многие из гостей несли с собой перекинутые через руку плащи, хотя погода стояла жаркая и на небе не было ни единого облачка. Но видно, такие уж это люди. Их дамы не расставались со шляпками. И ни одна душа не сняла перчаток, хотя в здешних, сельских, краях правила хорошего тона это вполне допускают.

Мы рассчитывали подобраться как можно ближе к месту, где будут копать, но дядя Альберта, украдкой подав нам знак отойти с ним в сторонку, сказал:

– Партер и бельэтаж предназначены для гостей, а хозяевам и хозяйкам нужно подняться на галёрку. С неё вам тоже всё будет прекрасно видно.

Ну, нам и пришлось подняться на стену, откуда, конечно же, мы не смогли сполна насладиться всеми последствиями своей шутки. Деталей происходящего нам видно не было. Мы только видели, как рабочие копают и время от времени передают «антикварностям» для осмотра какие-то предметы. Нам, естественно, было понятно, что это наши собственные римские останки, но «антикварности» ими, похоже, не слишком-то впечатлялись и встречали их взрывами весёлого смеха, пока рабочие не подобрались к месту нашего ночного захоронения.

Мы с Элис обменялись выразительными взглядами. До нас донеслись взволнованные восклицания – верный признак того, что нам удалось-таки их зацепить.

Через какое-то время толпа расступилась, стала редеть и тонкие ручейки чопорных персон в шляпках и с плащами потекли к дому. Мы поняли, что визит «антикварностей» подходит к завершению, и, соскочив со стены, устремились домой короткой дорогой, задами.

Нам удалось поспеть к тому самому моменту, когда президент общества говорил дяде Альберта:

– Замечательная находка, подлинная и весьма впечатляющая.

– В таком случае она, без сомнения, должна принадлежать вам, – ответил дядя Альберта.

– Ну, если вы настаиваете…

И налёт «антикварностей» начал в тягучем, скучном темпе сходить с нашей лужайки. Приём в саду окончился, оставив после себя множество грязных тарелок, чашек, вытоптанной травы и приятных воспоминаний.

Ужин у нас прошёл превосходнейшим образом, тоже на улице, за доеданием сэндвичей с джемом, тортов и других прекрасных вещей, недопоглощенных «антикварностями». Мы уже наблюдали заход «монарха небес» (я имею в виду, конечно же, солнце), когда Элис проговорила:

– Давайте расскажем.

Слово мы предоставили Денни, поскольку именно он это всё и придумал, однако немного ему помогли со вступлением, потому что этому парню ещё следует поучиться, как правильно излагать истории, не опуская начала.

Когда он умолк и мы тоже умолкли, дядя Альберта произнёс:

– Ну что ж, это вас развлекло. И вы, вероятно, порадуетесь тому, что и вашим друзьям-антикварностям это тоже доставило развлечение.

– Значит, они не приняли наши вещи за римские, как те люди в «Гирлянде из маргариток»? – спросила Дейзи.

– Ни на минуту, – подтвердил дядя Альберта. – Но казначею и секретарю ваша выдумка показалась гениальной и очаровательной.

– Нам просто хотелось, чтобы они там хоть что-то нашли. Иначе их ожидало бы большое разочарование, – объяснила Дора.

– А вот и не ожидало, – сказал дядя Альберта. – Эй, Г. О., поаккуратнее со сливами! В общем, чуть в стороне от сокровищ, которые вы приготовили, им удалось откопать два предмета подлинно древнеримского гончарного производства. Так что отбыли они домой в полном счастье, вознося благодарности той из звёзд, под коей младенцы рождаются «антикварностями».

– Но ведь эти кувшины тоже наши, и нам всё-таки удалось надуть антикварностей, – с торжеством объявила Элис.

И она развернула перед присутствующими картину того, как мы добыли кувшины и как отнесли их под мокрым светом луны на римский курган и там закопали. Остальные слушали с интересом и уважением.

– Нам же действительно удалось, не правда ли? – триумфально закончила она свой рассказ.

Освальд, однако, уже с первых слов Элис заметил, какой странный вид сделался у дяди Альберта, и с необыкновенной остротой почувствовал, что назревает поворот событий, от которых обычно его благородная кровь застывает в жилах. Длящееся молчание дяди Альберта заморозило её ещё больше. Арктически.

– Не правда ли? – повторила тем временем Элис, даже не подозревая о том, что благодаря своей тонкой душевной организации уже явственно ощущал её старший брат. – Нам же действительно удалось.

– Ну, раз ты меня так настойчиво спрашиваешь, – наконец нарушил молчание дядя Альберта, – то изволь. Должен признать, вам на сей раз действительно удалось. Посуда на книжном шкафу в библиотеке подлинно римская, и не могу утверждать, конечно, на все сто процентов, но амфоры, которые вы закопали в кургане, по всему судя, бесценны. Принадлежат они владельцу этого дома. Вот их-то вы взяли и закопали. Президент Мейдстонского общества антикваров унёс их в сумке с собой. И как вам видятся ваши дальнейшие действия?

Мы с Элис не находили слов для ответа и не знали, куда нам спрятать глаза. А остальные к тому же принялись бормотать, что мы оказались совсем не такими умными, как сами себя считали, и нам от этого стало ещё паршивее.

Затем наступила гнетущая тишина. И тогда Освальд встал и сказал:

– Элис, поди сюда на минутку. Мне надо поговорить с тобой!

Дядя Альберта ведь не предложил ему никакого совета, а Освальд спрашивать у него не стал.

Ну, Элис тоже поднялась на ноги и пошла вместе с Освальдом в сад, где они сели на скамейку под айвовым деревом, мечтая, чтобы время повернулось вспять и розыгрыш их не состоялся. Но много ли пользы предаваться запоздалым сожалениям? Требовалось каким-то образом всё исправить. Только вот как?

Освальд и Элис сидели в безмолвном отчаянии, а с лужайки до них доносились весёлые голоса остальных. Они там с бессердечием юности играли в салочки.

Чёрствость их поражала Освальда. Ему-то уж точно не захотелось бы играть в салочки, если